1. ВВЕДЕНИЕ

Нынешнее обновление лингвистики привело, в частности, к тому, что появилась наконец возможность снова включить семантику в сферу законных интересов лингвиста. Никто никогда не отрицал, что объектом лингвистического исследования являются определенные звучания, ассоциированные с определенными значениями. Однако в отличие от звуков, значения, g которыми звуки каким-то образом связаны, не представлены физически ни в высказывании, ни в его графическом изображении. И поэтому в ту пору, когда (особенно в США) господствовал антиментализм — пренебрежительное отношение к «умственным» данным,— информанту официально отводилась одна-единственная роль — быть источником неинтерпретированных текстов. Смысловое содержание высказываний связывалось то с определенными аспектами реальных ситуаций, то с чем-то происходящим в мозгу говорящего, то с наблюдаемыми реакциями слушающего; однако в любом случае смысл считался недоступным для прямого наблюдения, так что иметь с ним дело было столь же трудно в живых языках, как и в мертвых. Лексикография пребывала в райском неведении и даже не задумывалась о собственных теоретических основаниях; однако и для лингвистики критического толка не существовало ни готовой семантической теории, которой должны были бы соответствовать те или иные суждения о смысле, ни процедур проверки подобных суждений на эмпирическом материале. Что же касается мнений рядового носителя языка о собственном языке — мнений, которые Л. Блумфилд

* Uriel W е i п г е i с h, Explorations in semantic theory.-— Current Trends in Linguistics)). Ill (T. A. Sebeok, éd.), Mouton & Co., The Hague, 1966, p. 395—477.— Прим. ред.

(В 1 о о m f i e 1 d, 1944) окрестил «третичными реакциями»,— то их использование в лингвистике полностью исключалось. «Евангелие лингвиста,— говорилось в связи с этим в Allen, 1957, р. 14,— должно включать каждое слово, исходящее из уст информанта, поскольку информант, по определению, не может ошибаться; однако все, что информант сообщает по собственной инициативе о своем языке (в противоположность тому, что он сообщает н а своем языке), принципиально следует считать неверным».

В настоящий момент многие лингвисты освобождаются от этих ограничений, которые они сами навязали своей науке. Пресытившись позитивизмом прошлого столетия, лингвисты нащупывают более смелую и намного более ответственную позицию. Непрепарированный корпус текстов, то есть массив сырых фактических данных, лишился своего парализующего влияния. Широкое использование мнений информанта о возможности/невозможности тех или иных высказываний привело к революции в синтаксисе и открыло новые перспективы в фонологии. «Третичные реакции»информанта удалось подвергнуть систематическому социолингвистическому анализу (L a b о v, 1964, 1965), который постепенно освобождает лингвистику от ненужных допущений и ложных представлений об однородности диалектов и ненаблюдаемости звуковых изменений, доставшихся нам в наследство от младограмматиков. Конструкты, вводимые сейчас для описания интуиции и суждений носителей языка, носят уже гораздо более абстрактный характер, чем конструкты обычного структурализма. При сравнении с «исходными (=глубинными) формами» и «переменными», прочно вошедшими в арсенал средств описательной лингвистики и диалектологии, понятийный аппарат, необходимый для семантики, вовсе не кажется таким уж субъективным.

Возникший интерес к универсалиям (ср. Green-berg, 1963) также обещает многое для семантики. В течение десятилетий всякое лингвистическое обобщение наталкивалось на оговорку о бесконечном разнообразии языков; понятие «языка» сводилось к голому костяку, состоящему из двух компонентов: двойное членение и произвольность языкового знака. Сегодня лингвисты возобновили наконец поиски гораздо более содержательной характеристики понятия «человеческий язык», причем несомненно, что в такой характеристике видное место будет занимать подробное описание семиотических механизмов языка,

Однако новые ёозможности, открывшиеся ныне для семантики, сочетаются с необычайно высокими и доселе неизвестными требованиями к характеру семантического исследования» Семантика тоже должна подняться до уровня порождающего подхода, предложенного Н. Хомским, то есть до идеального уровня совершенно эксплицитных и применимых буквальным образом описаний. Если предполагается, что семантическая теория конкретного языка должна обеспечивать описание самой интуиции носителей языка, а не только конкретных речевых проявлений, то необходимо тщательно оговорить, какие именно способности говорящих должны входить в компетенцию этой теории; кроме того, должна быть заранее точно определена природа данных, подтверждающих или опровергающих теоретические утверждения в семантике. Наконец, если семантическая теория призвана предоставить в распоряжение исследователя процедуру оценки альтернативных описаний, то она должна обеспечить и сравнимость таких описаний, то есть задать для них некоторую стандартную точную форму.

В нескольких предыдущих публикациях (Weinreich, 1958, 1962, 1963а, 1964) я прямо или косвенно рассматривал вопрос о форме семантических утверждений применительно к лексикографии. Однако дело не только в лексикографических соображениях: полная семантическая теория должна обеспечивать совместимость семантических описаний с описанием грамматики языка на всех ее уровнях. Хотя в вышеупомянутых публикациях этот вопрос не был вовсе упущен из виду, однако он не был рассмотрен во всей его сложности. Конкретная цель данной работы состоит в создании такой семантической теории, которая могла бы быть фрагментом полной, всесторонней и эксплицитной теории естественного языка

Попытка достичь этой цели уже была предпринята Дж. Катцем и Дж. Фодором (К atz — Fodor, 1963). Непосредственное использование этой работы рядом лингвистов

¹ При подготовке этой работы для меня были очень полезны дискуссии с Эрикой К. Гарсиа. Ряд ошибок был выявлен Эдвардом Г. Бен-диксом и Уильямом Лабовым; оба они высказали много ценных соображений, способствовавших улучшению данной работы, однако некоторые из этих соображений требовали, к сожалению, таких серьезных изменений, что учесть их в настоящем варианте работы оказалось невозможным. Исследование, на котором основана эта статья, отчасти финансировалось Национальным институтом психического эдоровья.

свидетельствует о ее важности: ее результаты были сразу же включены в единую теорию лингвистических описаний Дж. Катца и П. Постала (К atz — Postal, 1964), а затем она стала одним из основных стимулов для пересмотра трансформационной синтаксической теории (К a t z — Postal, 1964; Chomsky, 1965) ². Однако в нескольких отношениях теория Катца и Фодора (далее — КФ) представляется неудовлетворительной. Поскольку анализ недостатков теории КФ является необходимой предпосылкой для разработки альтернативных предложений ³, глава 2 данной статьи посвящена критическому разбору теории КФ. В главе 3 намечаются контуры такой семантической теории, которая будет, по-видимому, способствовать выработке более убедительной концепции языка в целом. В заключительных замечаниях (глава 4) сравниваются оба подхода (наш и КФ).